Что ж, пусть приезжают… Решкин снова спустился вниз, в бойлерную. Эксперт попросил его подержать осветитель и обклеенный фольгой зонтик — чтобы детали на снимке места происшествия получились четкими, проработанными.

— А то этот дурацкий рыбий хвостик все время оказывается в тени. Никак его не захватишь… Никогда такого не видел!

Вспыхнул блиц — раз, другой, третий… Наконец криминалист опустил аппарат.

— Слушай, Решкин, а может, это детишки баловались, сунули — ты не спрашивал, чем они водку закусывали?

— Не болтай херню, — мрачно проворчал Решкин.

Дело пахло жареным, это не обычная бытовуха, могут возникнуть самые неожиданные повороты и непредсказуемые осложнения. Интуиция не подвела оперативника. Но ни он, да и никто другой не мог предположить, какие последствия вызовет расследование этого убийства.

Холодный вечер в Москве.

10 февраля 1996г.

— Кажется, я натерла ногу, — шепнула Ирина Алексеевна.

Миролевич скосил глаза вниз, под стол. Жена незаметно стянула туфлю с ноги и показала припухшую красную пятку.

— Болит?

— Мгм.

— Кто-то, помнится, говорил мне, будто обувь от Картье удобнее, чем родная кожа.

— Я говорила, что если мы не купим эти туфли, мне не в чем будет сегодня пойти.

Те красные слишком вульгарны.

То, что происходило сейчас между ними, выдавало железного Черепа с головой. Ибо если на ответственнейшем приеме жена показывает мужу натертую пятку, а он эту пятку с удовольствием рассматривает и всерьез обсуждает связанную с ней проблему, значит, несмотря на свое могущество, власть и страх, внушаемый далеко не пугливым людям, он под этой самой пяткой и находится.

Миролевич накрыл своей большой ладонью ее пальцы, сжимающие серебряную вилку с кусочком сосьвинской сельди: все будет хорошо, дорогая, не волнуйся. Ирина Алексеевна улыбнулась, слегка ткнула головой в его плечо — жест, будоражащий Николая Петровича до самых глубин мужского естества.

Ради Ирины он оставил семью, поставив на кон карьеру — при коммунистах уход к молодой артистке рассматривался как «моральная неустойчивость», со всеми вытекающими последствиями. Просто блядовать не возбранялось, если не попадаться и соблюдать внешние приличия. А вот так наглядно… Тут можно было запросто партбилета лишиться! Ему повезло со временем: железная хватка парткомов стремительно слабела, а партбилеты с легкой руки нынешнего Президента можно было бросать публично даже с высокой трибуны. Потому и обошлось без «оргвыводов»…

— Налей мне шампанского, дорогой…

Вправо и влево от них уходил в бесконечность огромный, как шоссейная дорога, стол, окаймленный рядами жующих и переговаривающихся между собой голов. Иногда какая-нибудь голова поворачивалась к Николаю Петровичу и осведомлялась о его здоровье, или здоровье его детей, или просто просила передать розетку с икрой.

«Да, спасибо, хорошо». «Просто замечательно, спасибо». «Вам кетовой или стерляжьей?..»

В самом деле, все у генерал-лейтенанта Миролевича было хорошо — особенно после назначения. Прекрасное настроение, отличные перспективы… Он наконец-то вошел «в обойму». Впереди маячили очередные генеральские звезды, новые должности, открывалась возможность политической карьеры… Он стал заметной фигурой — дела начальника столичного ГУВД интересовали множество других начальников и широкую общественность. Хотя всего только месяц назад его драгоценное здоровье не заботило никого, кроме Ирины Алексеевны да прямых подчиненных.

— Одну секунду, друзья!

За дальним концом стола поднялся высокий мужчина, затянутый в дорогое английское сукно. Он держал бокал с красным вином.

— Я предлагаю выпить за крепкую руку!.. — начал он, с ходу сорвав продолжительные аплодисменты. Подождал, когда шум утихнет, и продолжил:

— …Предлагаю выпить за крепкую и верную руку нашего Григория Григорьевича, которая надежно защищает нашего дорогого Ивана Федоровича, которая всегда, при любых обстоятельствах остается…

— Остается у меня в кармане, вот здесь.

Под общий хохот поднялся виновник торжества — грузноватый простолицый человек с заметной лысиной. Это был Коржов, начальник Службы безопасности Президента; его правая рука, как всегда, была засунута в карман брюк, в левой он держал стопку с водкой. Вчера ему стукнуло пятьдесят два, день рождения он, как и полагается, отмечал в узком кругу, с Хозяином и семьями, а сегодня давал банкет здесь, в «Президент-отеле».

— Я хочу сказать вот что, — Коржов задумчиво пожевал губами, и тут Николай Петрович обнаружил, что начальник СБП в упор смотрит на него. Главный охранник благоволил к Миролевичу давно. Тогда СБП проводила операцию против генерального директора финансовой группы «Город» Семена Поплавского, тот вызвал подмогу из милиции… Закрутилась сложная политическая карусель, Миролевич взял сторону Коржова, его начальник генерал Панов неосмотрительно поддержал Поплавского.

Когда козыри открыли, Панов ушел на пенсию, а Миролевич занял его место.

— Меня сегодня много хвалили, говорили всякие хорошие слова о моих руках, голове, сердце… еще Бог знает о чем… — неторопливо продолжал Коржов. — Но успехи нашей Службы во многом определяются состоянием общественного порядка и оперативной обстановкой в Москве, взаимодействием со столичной милицией. Поэтому я хочу выпить за человека, который вот уже двадцать девять лет делает свою трудную черновую работу, не слыша похвал и аплодисментов. Со всех сторон несется только критика! Нераскрытое убийство — куда смотрит Миролевич! Громкая кража — недорабатывает Миролевич! У известной артистки украли машину — опять виноват Миролевич! Хочу выпить за хорошего, честного трудягу-милиционера. За Николая Петровича Миролевича. Он долгие годы возглавлял уголовный розыск и всю криминальную милицию, теперь из вечных замов вышел в руководители Главка.

Ответственности больше, полномочий больше, но главное…

Коржов выдержал паузу, улыбнулся и подмигнул Миролевичу.

— Главное, что виновниками за все теперь можно назначать других…

Снова пауза. Гости поняли ее правильно и вежливо рассмеялись.

— Это, конечно, шутка! — продолжил Коржов, и смех мгновенно смолк. — Не таков Николай Петрович, чтобы прятаться за чужие спины. Я пью за него, поздравляю с повышением по службе и… Вы знаете, мне кажется, это не последнее повышение. У генерала Миролевича сильная рука, а в стране бушует криминальный беспредел, поэтому… Но не будем торопить события. Ваше здоровье, дорогой Николай Петрович. Кто как хочет, но лично я пью стоя.

Все, конечно, встали. И столичный мэр, и начальник президентской администрации, и спикер Госдумы, и еще полторы сотни вельмож самого высшего уровня. Все прекрасно поняли, что имеет в виду Коржов. Слухи о выдвижении Миролевича в министры внутренних дел уже давно гуляли по коридорам власти, но сейчас они обрели официальную почву.

Николай Петрович, невольно пригладив остатки седоватых волос на висках и стараясь удержать на лице нейтральное выражение исполнительного служаки, выпрямился во весь рост.

Лицо Ирины Алексеевны раскраснелось, глаза блестели: то ли от переполняющих душу чувств, то ли от слез… Ну-ну, дорогая, пора привыкать: туфли от Картье, сорочки в узкую полоску, паровая стерлядь «кольчиком», фаршированные оливки, красивые тосты в твою честь на высшем правительственном уровне… Ты не зря вышла за мужика, который годится тебе в отцы!

— Спасибо, — громко сказал Миролевич. — Спасибо за добрые слова, Григорий Григорьевич. Я отношу их не столько к себе, сколько к простым сотрудникам столичной милиции. И давайте выпьем за тех, кто эту ночь проведет в холодной дежурке, кто будет мотаться по вызовам, каждую минуту рискуя своей жизнью…

— Добро, поехали, — скомандовал Коржов, подмигнул Миролевичу и первым осушил свой стопарик. Миролевич понял, что его краткая скромная реплика пришлась тому по вкусу.

Во время первой перемены блюд все вышли в соседний зал, где были накрыты столики с виски, джином, легкими коктейлями, кофе и крохотными, удивительно вкусными пирожными.