Звонить могли из райотдела или городского управления милиции. Дежурный или помощник. Но поднимать следователя городской прокуратуры не входит в их компетенцию, они управляют только дежурной сменой. Если сложились особые обстоятельства, то должны доложить Степанцову, и только он может дать команду вызвать своего следака. При этом звонивший обязательно сошлется на прокурора.

Хотя среди сержантов-помощников есть такие вахлаки, которые и двух слов связать не могут. Ладно, какая разница…

Звук, отраженный в колодце двора: машина притормозила, хлопнули дверцы — одна, вторая. Негромкие голоса. Они в самом деле быстро подъехали.

Денис набросил пальто, натянул непросохшие с вечера ботинки, быстро принялся шнуровать. «Как бы не начали сигналить — разбудят весь дом…»

— Ну ладно, я побежал, а ты ложись, спи. Пока.

Дверь хлопнула. Денис выбежал на лестничную площадку и остановился. Прислушался.

Затем осторожно поднялся на один пролет и посмотрел в мутное, засиженное мухами окно. Машина стояла у подъезда — судя по вкрадчивому свету подфарников внизу.

Скорее всего это была малолитражка — «жигуль» или старенький «Москвич». Чья-то неподвижная тень у багажника. Больше ничего разобрать в темноте не удалось.

Денису уже приходилось вскакивать среди ночи на телефонный звонок, сломя голову выбегать в гулкий ночной двор, в машину с прокуренным салоном и небритыми полусонными милиционерами и экспертами. Первый раз это случилось, когда на пятом автокомбинате взорвалась цистерна с соляркой и несколько рабочих обгорели насмерть, — туда согнали целую бригаду следователей со всего города; в другой раз это была потасовка с пальбой в гостинице «Дон»: четыре трупа и десяток легкораненых. Серьезные ЧП — это целый вихрь бумажной работы на месте, это десятки пакетиков с вешдоками, это сотни вопросов, которые надо задать именно сейчас, пока воздух не остыл от происшествия. Потому дежурная бригада вызывает подмогу, и хочешь не хочешь — а ехать надо, тут никто даже не спрашивает. Самым последним делом считается заставлять ждать машину, приехавшую за тобой с другого, возможно, конца города…

Хотя на самом деле никто никогда и не ждет. Каждая минута на счету, тут не до реверансов. Если ты замешкался, то начнут трезвонить в дверь, а то взревнут сиреной или поторопят через громкоговоритель — весь дом на ноги поднимут, будешь для соседей врагом номер один.

Но сейчас в подъезде было тихо. Слышно, как звенит вольфрамовая нить в лампочке над распределительным щитом. Никто не поднимается по лестнице, матеря лежебок, никто не давит на сигнал. Непривычная деликатность… Но главное в другом! Денис почувствовал, что у него похолодело под ложечкой.

«Срочный вызов… Человека убили… Это недалеко…» — сугубо бытовые обороты.

Ни один работник милиции так не говорит! У профессионалов свой сленг, своя терминология и свой язык.

«Убийство на Некрасовской, 23!» — так скажут девять из десяти дежурных и их помощников. А десятый скажет по-другому: «Криминальный труп на Некрасовской, 23!»

И все, на этом разнообразие заканчивается…

Денис спустился обратно, выключил свет на площадке. И снова подошел к окну.

«Ерунда, — сказал он себе. — Может, они сами еще толком не проснулись. Может, в самом деле, помдеж попался молодой, не пропитавшийся до мозга костей ментовскими привычками».

Все может быть. Да, конечно. Он сунул руку под мышку, повозился, вытащил «макара».

Машина стоит внизу, как и стояла. Они ждут. Не поднимаются наверх и не уезжают.

Не закуривают. Не переговариваются. Сидят, как в окопе накануне атаки.

Как в засаде.

Денис даже присел от неожиданности. Засада? На него? С чего это вдруг?..

С того. И не вдруг. Дурацкое нападение Кружилина уже было. А Мамонт предупреждал, что они не успокоятся.

Надо вернуться и позвонить. Набрать «02»: «Что за происшествие на Некрасовской, почему поднимаете городского следователя?» И все станет ясно.

Денис успел спуститься на несколько ступенек к дверям своей квартиры, когда услышал этот мягкий звук внизу.

Шр-шр-шр-шр.

Ритмичный шорох одежды. Близко. Охотника в каменных джунглях выдают не шаги, а кожаная куртка.

Значит, они все-таки поднимаются. Они придержали дверь подъезда, когда входили; возможно, даже плеснули машинного масла на петли и пружину, чтобы не скрипнуло.

И теперь они совсем близко, двумя-тремя пролетами ниже.

Денис окончательно понял, что приехали за ним. Точнее, за его жизнью.

Но вместо того, чтобы бежать в квартиру, Денис остановился как вкопанный. Он успеет открыть дверь, конечно, — если даже принять во внимание, что люди внизу, услышав звук ключа, поворачиваемого в замке, перестанут таиться и сразу откроют огонь. Денис успеет захлопнуть дверь и упасть на пол. А мама?.. Успеет? Она выйдет на шум в прихожую, чтобы задать свой коронный вопрос ("Что случилоо…

"). И дверь разлетится в куски. Три сантиметра клееной древесины, два листа ДВП — кирпичом прошибешь!

Денис, не дыша, прилепился спиной к стене. Дверь осталась слева на расстоянии вытянутой руки.

Тихо погас свет на площадках первого и второго этажей; стало темней, чем с зажмуренными глазами (отключили рубильник?). Шорох совсем близко, он кажется оглушительным. Ствол «макара» уставился в страшную темноту, но он не готов к стрельбе, надо дослать патрон, а лязг затвора сразу выдаст его с головой…

Денис таращил глаза, пытаясь различить приближающуюся тень. Две тени, три тени.

Сколько? Где?..

И вдруг над его головой прогремел дверной звонок. Словно в уши ткнули заряженным конденсатором.

Денис вздрогнул, зубы клацнули от неожиданности. За дверью залаяла Джоди.

Они уже здесь.

Мама, не открывай!

— Кто там? — послышался ее тихий встревоженный голос из-за двери.

— Скажите Денису, что его ждут, — пророкотало совсем рядом, где-то на двухметровой высоте.

— Как ждут? Он давно вышел!

Молчание. Денис представил себе мамино лицо. Ужас. Истерика. Конец света. Она прислоняется к двери, зажимая рот рукой, пытается осмыслить эту несуразицу.

— Как вышел?! Где же он?

— Давай быстро вниз!

Их двое. Не самый худший вариант. Денис резко дернул затвор, оглушительный лязг прозвучал неожиданным выстрелом.

— Ложись! Стреляю!

Но вместо выстрела Денис пыром выбросил вперед ногу и попал во что-то мягкое.

Раздалось протяжное: «Ае-еееооооо!!..»

— На пол, суки! — крикнул Денис. — Буду стрелять!

В ответ полыхнула вспышка и пушечно бабахнул настоящий выстрел. Левый висок Дениса обожгло тупой болью, будто туда угодили гирей, ноги подкосились. Падая, он тоже нажал на спуск и по инерции еще раз, уже вниз, вслед стремительно удаляющемуся топоту. Орудийное эхо заложило уши, в глазах плавали фиолетовые круги. Но он различал отчаянный вой за своей дверью. Джоди?

— Денис, сыночек, убили!

— Нет, мама. Со мной все в порядке. Они убежали. Позвони в милицию.

Параллелепипед яркого света упал на площадку. Мать открыла дверь, рядом хлопнула соседская.

— Что случилось? Кого убили?

— Господи Боже мой… Денис, ты живой!

Щелкнул еще один замок, лязгнула, натягиваясь, цепочка.

— Что там случилось?

— Да вызовите милицию, греб вашу мать! — рявкнул Денис, поднимаясь на ноги. И повернул выключатель. На выкрашенной в зеленый цвет стене ярко выделялись потеки крови. Чуть ниже площадки на ступеньках лежал черный пистолет.

Он поднял его за ствол, чтобы не смазать отпечатки. Черепная коробка еще продолжала резонировать, но крови на виске не было. Денис видел испуганные лица соседей, ночные рубашки, волосатые ноги в шлепках, чье-то плечо с бледной наколкой, лицо матери, ее обесцветившиеся от страха глаза.

Через двадцать минут следователь городской прокуратуры Петровский в качестве потерпевшего давал показания дежурному следователю районной прокуратуры. О причинах происшедшего он ничего сказать не смог.